В его крови четырнадцать поколений Забайкальских казаков. Сколько бы лет не исполнилось – на удивление молод, свеж и подтянут. В воде не тонет и в огне не горит. Знает секрет стопроцентного восстановления после травм, не совместимых с активной жизнью. В свободное от работы время высаживает деревья вокруг ведомственного дома.
В службу спасения Александр Размахнин – спасатель, десантник и водолаз – пришел после 30-ти и работает здесь уже четверть века. Сначала Читинская областная поисково-спасательная служба, теперь Байкальский поисково-спасательный отряд. До этого прыгал, летал, занимался спортом. «Я много раз бился о глобус», – так он шутит о своей любви к парашютному десантированию. Одиннадцать полных отказов.
ПРО НЕБО
– Полный отказ — это когда парашютный купол не выходит из ранца. Частичные отказы – это обрыв строп, разрыв основного купола, купол не полностью вышел или произошло неравномерное раскрытие купола с прогрессирующей закруткой. Тебя закручивает, надо успеть отцепиться и открыть запаску. Сложнее, когда работаешь в группе, например в «этажерке». Один выше другого и два купола завязались. До земли мало времени, тебе надо распутаться, выйти и открыть запасной купол. Проще, если один. А когда группа, тут уже отвечаешь за каждого, – поясняет Александр.
– Как можно заставить себя снова выпрыгнуть из самолета после неудачного раскрытия?
– На учебных сборах, как правило, прыгаешь 12-15 раз. До 18 прыжков в день. Если у тебя отказ, существует правило – сразу собираешься и запрыгиваешь снова. Это сложнее, но, если ты с отказом уедешь, начинаешь мысли гонять. Бывало, прыгнул – отказ. На запаске приземляешься, уложился, снова прыгаешь – опять отказ. Снова укладываешься и прыгаешь. До тех пор, пока основной не раскроется. Но это случается чрезвычайно редко. У меня было такое.
– Были травмы, полученные во время жесткого приземления?
– Да, клиническая смерть была. Низко раскрылся и купол не наполнился до конца. Головой ударился.
– Клиническая смерть дала тебе какой-то новый опыт?
– Я дважды пережил клиническую смерть. Начинаешь ценить жизнь по-другому. Лежишь и хочется уже ходить по Земле, как все люди. Трава зеленая, небо синее, люди, семья. Просто жить, общаться. И никуда не лезть. Ценишь по-другому простые отношения. Но встаешь на ноги и, конечно, опять лезешь в самолёт.
– Что человек получает в небе?
– Адреналин, наверное, и возможность испытать себя. Преодоление страха. Через него нужно перешагнуть. Иногда на сборах так вырабатываешься, выходишь на высоте 4,5 км, а сам уже чуть не спишь. Вылетел, а какое задание у тебя – забыл. Секунд пять падаешь, вспоминаешь. Начинаешь крутить спирали, сальто.
– Как часто ты бывал между жизнь и смертью?
ПРО ТО, КАК ПОГИБАЛ
– На Японском море тонул. Добывал гребешка, в водолазном костюме с воздухом. Баркас нас разбрасывал метров через двести-триста, и мы добываем трепан. Он уходит на берег и потом идет нас собирает обратно. Ты находишься в полной автономности. Если что случится тебе никто не поможет. У меня молния лопнула на костюме, сзади, вода за ворот налилась, и все, всплыть не могу. Кислорода немного осталось, минут на 20. Жилет поддува «травит». Сухой костюм сбросить невозможно. Он воду если набирает, то его не снять. Баллоны, всё снаряжение сбросил, поддувался-поддувался, осталось очков пять-десять, тут лодочник пришел, вытащил меня.
– То есть повезло.
– Да. Ну и в шторм попадал. Внизу работаешь, чувствуешь – потемнело, начало болтать. Всплываешь – картина Айвазовского «Девятый вал», волны высотой метров пять и все серое вокруг. Болтаешься, лодочник тебя найти не может. Ласту на руку надеваешь, когда волна поднимает, машешь чтоб кто-то заметил.
На озере Арахлей однажды чуть не утонул. Выплывал на одних руках. Туловище свело. С одной стороны озера сборы были, с другой лагерь стоял, где жена ждала. Я отработаю день – приезжаю к ней. Не поехал на машине, решил плыть на каяке. Лето, тепло, погода хорошая, ничего не предвещало. Вдруг шторм. В каяке выбило шланги поддува, начал тонуть. Я поплыл, за собой тащил сумку с одеждой, продуктами, весло и каяк. Плыл в одну сторону, ориентир взял. Минут сорок проплыл, смотрю – на одном месте торчу. Развернулся, в другую сторону поплыл. Чувствую силы теряю, захлебываюсь. Волна. Сначала вещи бросил. Потом бросил чехол от каяка. Потом понял, что я уже никуда не доплыву, ни туда, ни туда. Начал тонуть, захлебываюсь уже, ноги свело, устал бороться. И пришло такое чувство – опустошение. Равнодушие. А потом представил, как я утонул и меня бормыш жрет, так жалко себя стало! Я разозлился: «Да фиг вам!», – поплыл дальше. Иногда на весло голову клал, отдыхал. Каяк с собой тащил. К берегу подплываю, кричу. Никто не слышит: ветер, шторм, буря. Меня заметила молодая отдыхающая пара. Они рискнули, поплыли на резиновой лодке, вытащили меня. Говорят: «Тебя Бог спас. Что-то хорошее в жизни должен сделать». И в парашютном спорте мне так же говорили: «Ты то руку, то ногу сломаешь. Все падаешь и выживаешь. Надо задуматься. Бог бережет тебя. Еще не все сделал, видимо».
Когда через подобные моменты проходишь – себя уважаешь, сильнее чувствуешь. На такие мелочи как ссоры, интриги, обиды – всю эту нашу суету, уже не обращаешь внимания.
В подобных ситуациях, говорят, вся жизнь за секунду пролетает перед глазами. У меня такого не было. Там чисто по пунктам выходишь из ситуации. Парашют отказывает и всё, как на земле тебя учили, за доли секунды делаешь шаг за шагом. Просто на автомате.
– Умение быстро принимать решение пригодилось тебе в работе спасателя?
ПРО РАБОТУ
– Конечно. Ведь в нашей работе все ситуации нестандартные. Каждая спасработа уникальна. Даже, казалось бы, повторяющиеся, одинаковые работы: ДТП или бытовые (двери открываешь, из колодца достаешь собаку или человека). Почему мне нравится эта работа? Потому что в то время, как кто-то еще стоит в ступоре, ты уже знаешь, как решить проблему, какие шаги предпринять. Время решает всё.
Я в Чите зачастую был переговорщиком. Суицидники с крыши прыгали, мы приезжали, я разговаривал. Вытаскивали человека. Один раз только не удалось 12-тилетнего парнишку уговорить. А так, парень, класс 7-8, безответная любовь: «Она меня не любит. Я с крыши прыгну. Не подходите». Начинаешь издалека, чаще всего срабатывало, когда говорил – у меня такое же было. Он – а как? Рассказываешь ему, а сам – ближе, ближе. Говоришь: «Тебе жизнь одна была дана Богом, ты ее разменял. Сдался». Так потихоньку говоришь, смотришь, он сидит, ты уже рядом с ним. Разговариваешь. Начинает плакать. Это уже хорошо. Где-то силой выдергиваешь.
Тётку одну вспоминаю, у нее было весеннее обострение. Люди с неустойчивой психикой в межсезонье чувствуют себя хуже. Сообщают, что женщина на пятом этаже хочет с балкона спрыгнуть. Внизу сын, говорит: она не пускает никого в квартиру. Я сыну сказал, ты снизу с ней разговаривай, отвлекай. Сами через подъезд прошли, залетели, вытащили ее.
Другой вызов: окна зарешечены, дверь сейфовая, милиция, скорая помощь, при каждой попытке открыть дверь, женщина кричит – я выброшу ребенка в форточку. Месяца три ребенку. Окна все зарешечены, кроме кухонной вертикальной форточки. Переговоры ни к чему не приводят. Я с крыши просто на веревке маятник рассчитал, прыгаю и попадаю в эту форточку. Залетаю через стекло. Быстро отстегиваюсь, в комнату – там ребенок, распелёнатый лежит, весь обмоченный, вялый, не кормленый, не кричит уже. Глаза пустые. Она в туалет вышла. Дверь открыл изнутри, ребенка спасли.
Вместо заложника себя предлагал. Мужик, взял в заложники своего родственника. Спецназ переговоры ведет, мы тоже. Спрашиваешь – зачем ты это? Он — вот, долги, семью выселяют, меня убьют. Ты ему говоришь – тебя убьют сейчас, при попытке. Предложил ему: давай ты его отпускаешь, а я захожу. Он выпустил заложника, я зашел. Мы с ним говорили-говорили, он сдался.
– Это у тебя врожденные такие качества или приобретенные? Умение расположить людей.
– Это наработанное, я считаю. Я тоже как-то думал об этом, может быть, человек, когда доходит несколько раз до точки невозврата и все же возвращается, эти все ступеньки знает, все же элементарно. Конечно, с психически нездоровым человеком трудно разговаривать. Хотя и с ними тоже можно. А нормальный, здоровый человек, когда ты с ним говоришь, он в тебе это чувствует, что ты понимаешь, о чем говоришь. Если семья, дети есть, где-то на этом можно сыграть.
По улице едем с вызова, на перекрестке встали, к нам выбегает парнишка. Лицо избито, одежда порвана. Меня, говорит, обидели, два человека побили. Отняли деньги, телефон, вещи. Ну мы чё? Вперёд! Развернулись и поехали. Машину во двор ставим, забегаем — вот они.
– Хотя это не ваша компетенция.
– У нас в Забайкалье считается, что это наша компетенция. Мы помогаем людям в любых ситуациях. В общем, побежали, догнали их. Они с ножами. Мы драться начали. Уложили их. Оказались рецидивисты. Мы на суде показания давали. Им дали по пять лет. Такие преступники серьезные, а на суде такие красивенькие, чистенько одеты. Тот, за которого мы заступались, он даже на суд не приехал. Они его купили. Испугался мафии читинской. А мне пообещали: с зоны придем, найдем тебя, накажем. Я номер телефонный свой дал. Может скоро придут.
Ну и так, все большие ЧС: Нефтегорск, «Руслан», наводнения.
Говорят, люди черствеют со временем. К чужой боли равнодушные становятся. Но по себе я не вижу этого. И к службе я не охладел.
– Как ты восстанавливался после серьезных травм?
ПРО ВОССТАНОВЛЕНИЕ
– 15 марта 1990 года я разбился на машине. Сердце завели, привезли в больницу, и я три дня пролежал в коридоре на каталке. На меня махнули рукой: «Не жилец». Кровоизлияние в мозг пошло, в коме был. Черепно-мозговая травма, ноги переломаны и травма груди. На третий день очнулся – я уже в палате лежал. Ну и все, мне потом говорят – ты инвалид. Инвалидность дали. Тебе нельзя то, нельзя это. Короче, жить нельзя. Я помню, без «Элениума» не мог жить. Потому что головные боли сильные были. А раньше «Элениум» только по рецепту продавался. Очнулся, в палате лежу с такими же мужиками. Тоже будущие инвалиды. Я Мересьева вспомнил, и Дикуля вспомнил. Думаю, как же так-то? Мне 24. Начал понимать, что дальше не смогу жить, прыгать, тем более ходить. Две недели пролежал и попросился уйти. Девушка моя меня забрала. Я написал расписку что всю ответственность беру на себя и начал жить. А летом мы поехали на легкоатлетические сборы на озеро Арахлей. Понятно, что это бег, прыжки, плавание и все остальное.
– То есть за три месяца ты полностью восстановил прежнюю форму?
– У меня была цель, я должен был жениться на той девушке. Поэтому я поехал на сборы, диагноз скрыл. Понимал, что буду от них отставать, и чего-то не смогу вообще сделать. Думаю, ну его нафиг, не хочу жить как растение! Я приехал, у меня был такой пояс с грузами в 25 кг, начал утром и вечером по 20-30 км бегать. И чувствую – я тяну, а ребята подыхают. Я 25 км пробегу и в озеро, плавать. Думаю: ну, хорошо! Вот оно когда уважение к себе появляется!
– С чего начинается твой день?
ПРО СЕКРЕТЫ МОЛОДОСТИ
– С зарядки. Обыкновенная, классическая советская разминка. Потом точечный массаж. Потом гимнастика «Пять тибетских жемчужин» и пробежка пять километров.
– Какой у тебя режим дня?
– Утром чай травяной попьешь и всё. Режима как такового нет, могу не спать, могу позволить себе подольше поспать. По питанию тоже ничего особенного нет. Все должно быть свежим и много жидкости пью. Молочные продукты совсем не употребляю. Больше двадцати лет. Наслушался, что молоко вредно, слизь образуется в организме и всё, как отрезало. А вообще, самое главное – это настрой, с которым ты кушаешь пищу.
– Кто в тебя заложил твой характер? Кому ты благодарен?
– Конечно, родители прежде всего, и я думаю на генетическом уровне тоже многое передалось. Батя спортсмен был, мать дала жесткость, честность и порядочность. Где бы ты ни был, какой бы пост ни занимал – оставайся человеком. Не всегда я этому правилу следовал, правда. Когда стал начальником отряда, принимал пацанов на работу, по началу мерил их своей мерой: я могу – а ты не можешь, как это? Пятнадцать раз отжаться и пробежать 40 км, что-то еще. Я не понимал этого. А потом пришло осознание, что все люди разные. Мать что еще привила мне? Первым делом доброта. Само собой из этих кубиков складывается совесть. Армия тоже много дала.
Я к армии готовился с 15 лет, прыгал с парашютом, бегал, занимался. Просился в ВДВ. Так как занимался в ДОСААФ. Для меня армия была как пионерский лагерь. Мне все нравилось. Тяжело было, многих комиссовали, кто-то погиб, но чем отличается читинский призывник от других – ты уже духом готов к испытаниям. Мы не избалованы были, кроме телогрейки, сала и хлеба ничего не видели. А западники, особенно, им же тяжело было. Нам легче давалось все. Я много дрался в начале. Дважды в день стычки были. Со своими дрался и с «дедами» дрался. На четвертый день службы сержант позвал в туалет, хотел мне морду набить, ну я его положил. В учебке еще было. Плитка вся в крови. В армии 45 секунд отбой. Я отбивался, и его задел случайно. Вот я спал, дневальным меня поднял, тебя в туалет зовут. Я зашел и мне сразу в торец. Они не привыкли, что им отпор дают, а я давай им всем. Кличку дали «Чиф Дикий». А потом уже слава за тобой закрепляется и все.
– У тебя были все предпосылки для карьеры в криминальном мире. Что тебя удержало?
– Мне в школе всегда говорили: тебе одна дорога – тюрьма. Потому что полное неподчинение было. Никаких авторитетов. Я про себя думал: ну нет, не может быть. Вообще, для меня идеальной по складу характера была бы карьера военного. Мне говорили в армии – оставайся. А я вместе с одноклассниками домой поехал. Сейчас я понимаю, что сделал бы карьеру там.
– В чем смысл жизни?
ПРО СМЫСЛ ЖИЗНИ
– Не знаю, можно штампами отвечать: добро творить, мир улучшать, как многие говорят. Кто его знает? Нести свой крест, какой есть. Не знаю, не скажу. Единственное что знаю точно — все твои мысли, они реализуются. Это только вопрос времени. Год, пять, десять, пятнадцать. И твои ошибочные шаги — они тоже возвращаются тебе, зачастую бумерангом. Желательно, поэтому, чтобы они были хорошие.
Беседовала Алёна Марьясова
Фото из архива Александра Размахнина
